Марина Черносвитова - К истокам русской духовности. Этюды
– Ты, Николай, мой учитель. Слушай.
Учитель слушал…
Ушел Клюев в четвертом часу. Обещал прийти вечером, но не пришел. Пришли Устиновы. Елизавета Алексеевна принесла самовар. С Устиновыми пришел Ушаков и старик писатель Измайлов. Пили чай. Есенин снова читал стихи, в том числе и «Черного человека». Говорил:
– Снимем квартиру вместе с Жоржем (Г. Ф. Устиновым – Ю. П.). Тетя Лиза (Устинова) будет хозяйка. Возьму у Ионова журнал. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там – за работу».
Утро 27 декабря. Тот же В. Эрлих рассказывает в своей книге «Право на песнь»: «Стоим около письменного стола: Есенин, Устинова и я… Кажется, в комнате была прислуга. Он (Есенин – Ю. П.) говорит:
– Да! Тетя Лиза, послушай! Это безобразие! чтобы в номере не было чернил! Ты понимаешь? Хочу написать стихи, и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри. что я сделал!
Он засучил рукав и показал руку: надрез. Поднялся крик. Устинова рассердилась не на шутку. Кончили они так:
– Сергунька! Говорю тебе в последний раз! Если повторится еще раз такая штука, мы больше не знакомы!
– Тетя Лиза! А я тебе говорю, что если у меня не будет чернил, я еще раз разрежу руку! Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!
– Чернила будут. Но если тебе еще раз взбредет в голову писать по ночам, а чернила к тому времени высохнут, можешь подождать до утра. Ничего с тобой не случится.
На этом посадили. Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака:
– Тебе.
Устинова хочет прочесть.
– Нет, ты подожди! Останется один, прочитает».
Далее Ю. Л. Прокушев приводит воспоминания Е. А. Устиновой. А затем подводит черту: «Если судить по этим рассказам то при разночтении в деталях и частностях, почти неизбежных в таких случаях, казалось, ничто не предвещало надвигающейся катастрофы». Юрий Львович формулирует здесь вопрос, который, я убежден, всегда висел в атмосфере народной скорби о С. А. Есенине: «Что могло произойти в те немногие часы, когда Есенин остался один в номере гостиницы? Какие черные силы толкнули поэта к роковой черте?»
Стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…», по признанию В. Эрлиха, было прочитано им лишь 28 декабря, когда он узнал о смерти Есенина. Впервые это стихотворение было напечатано в «Красной газете» 29 декабря и сразу же стало известно повсеместно как «завещание» поэта.
И вот, раскрыв 7-й номер журнала «Москва» за 1989 год, сразу наткнемся на заголовок: «Тайна гостиницы «Англетер». История одного частного расследования». Первая мысль – «перевели Агату Кристи». Только затем резанет – «Англетер»! Это ведь о Есенине! Прочитав первые две страницы, хочется отложить – какие-то вещи настараживают, отталкивают от чтения, не вызывают доверия. Все же, преодолевая внутреннее сопротивление, мы решаем прочитать это сочинение бывшего «следователя» (и откуда он взялся, толкователь смерти великого поэта? Вот одна сказка (опять сказка!) из статьи в журнале Москва «следователя» Хлысталова: «лет десять назад… в следственное управление неизвестное лицо прислало конверт с двумя фотографиями. На них изображен Есенин… повешенный в Англете! Не сказка, сознательная ложь!
Ведь маленькая ложь вызывает большое недоверие. Так, кажется, говорят англичане. А этих «маленьких неправд» в статье Э. Хлысталова, увы, предостаточно.
Э. Хлысталов убежден, что Есенин убит и что это было «политическое убийство». Он составил биохронику последних дней поэта, тщательно собирая различного рода документы, вплоть до счетов в ресторанах, и знает, где, кода, с кем и как долго был Сергей Александрович. Читаешь внимательно его «судебный очерк», и чувствуешь, как тебя ведут к убеждению, что организатором и исполнителем травли поэта было… конечно же – ГПУ, и что Есенина окружали явные и тайные враги, в том числе агенты ЧК и ГПУ! Забегая вперед, скажем, а, то что Айседора Дункан, знакомясь с Есениным, выполняла, весьма вероятно, заказ Абвера, будущи немецкой шпионкой, «босоножкой», как ее предшественница, тоже «босоножка», Мата Хари!
Прочитав этот очерк Э. Хлысталова, и вспомнив вышеприведенные рассказы о последних днях Есенина, написанные Ю. Л. Прокушевым, любой не искушенный в делах сыска человек, невольно придет к выводу, что если Есенин убит, то не исключено: убийцами (или причастными к убийству) являются В. Эрлих, чета Устиновых, художник Мансуров, старый писатель Измайлов и… Николай Клюев. Эдуард Хлысталов, заимствуя «схему преступления» Агаты Кристи, «предполагает, что был еще «некто загадочный». «Работник гостиницы?», «женщина?» – спрашивает себя же Э. Хлысталов. – «Неизвестный врач?»… «Я не исключаю, что именно заявление неизвестного врача о том, что смерть наступила за 5 – 7 часов до обнаружения трупа, дало алиби В. Эрлиху». Ergo sum!
Рассматривая ГПУ, как организатора и исполнителя убийства, естественно, «следователь МВД» Э. А. Хлысталов, как «профессионал» уличает их, то есть сотрудников ГРУ, милиционеров,
а) в небрежности (составления акта осмотра места происшествия);
б) сокрытии одних документов (показаний свидетелей) и подлоге, вплоть до акта судмедэкспертизы А. Г. Гиляревского («Поэтому можно категорически утверждать, что было еще одно заключение о причинах трагической гибели С. А. Есенина, которое в настоящее время неизвестно»);
в) умышленном отказе разрабатывать версию об убийстве (даже следователь не занимался «делом Есенина», а всего лишь дознаватель). Длинные руки у ГПУ, и хорошо следы заметали».
Вот еще одно открытие Э. Хлысталова: «собирая материал для очерка, знакомясь со множеством публикаций о С. А. Есенине, я обнаружил одну печальную закономерность: во всех опубликованных в нашей печати посмертных фотографиях поэта отсутствуют следы травм на его лице». И он задает вопрос: «Печатались такие фотографии, где этих травм и ожогов не было видно. Или они тщательно ретушировались?»
Э. Хлысталов пишет, что не берет ответственности судить о качестве выводов А. Г. Гиляревского. И все же «нервом» его заметок является интерпретация именно акта судмедэкспертизы. И это несмотря на то, что у него «нет уверенности, что акт написан рукой Гиляревского», что «создается впечатление, что акт Гиляревским А. Г. был написан под чьим-то давлением, без тщательного осмотра тела и до вскрытия».
…И вот перед нами акт вскрытия трупа Сергея Александровича Есенина, подписанный судмедэкспертом Гиляревским, и все фотографии из 5-го номера Англетера и фотография С. Есенин в морге Обуховской больницы г. Ленинграда (28.12.25 г.) и вместе с ней и «посмертная маска» С. Есенина. Так вот, следуя индуктивной логике детективного жанра, той «черной кошкой, которую ищут в темной комнате», должно являться стихотворение «До свиданья, друг мой. до свиданья…». Здесь, по нашему мнению, чутье «профессионала-сыщика» Э. Хлысталова не подвело. Процитируем «сказку»! «Откровенно говоря, я не представляю, как можно написать стихотворение кровью из разрезанной вены…» Дальше: «Дружбы с Эрлихом у Есенина не было, он устраивал Есенина как предприимчивый человек, поэтому писать ему кровью стихотворение гордый Есенин никогда бы не стал». И здесь Хлысталов неправ – психологически резонно отдать было это стихотворение не другу, а предприимчивому человеку (такой вернее донесет его до широкой аудитории, что, кстати, Эрлих и сделал).
Так вот, окажись, что это стихотворение написано не Есениным, или не его кровью, или кровью мертвого Есенина – все встало бы на свои места в версии Э. Хлысталова. С актом же судмедэксперта не так все однозначно: ведь не только по соображениям сокрытия убийства кто-то мог его подменить или «отредактировать». Но и по другим мотивам… Так что судмедэкспертам вместе с есениноведами следовало бы, на наш взгляд, начинать именно со стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…» (С. А. Есенин последние два года неоднократно госпитализировался, в том числе и в связи с травмой ноги, в больницах Москвы, в 1923 году он лечился также в Европе. Современными методами можно установить идентичность крови, которой написано последнее стихотворение, и крови С. А. Есенина.
При первом нашем взгляде на фотографию мертвого Есенина, сразу бросилось в глаза огромная вмятина на лбу поэта, идущая чуть ли не от волосистой части головы, захватывающая две трети правой надбровной дуги и переносье. Вряд ли это дефект эмульсионного слоя фотографии. Не зная акта судмедэкспертизы, только на основании осмотра этой фотографии даже не профессионалы должны бы заключить, что это повреждение костей черепа посмертное и возникло от удара тупым твердым предметом с большой силой или от удара о таковой. Будь оно прижизненным – не так бы выглядели глаза, нос и уши (избавим читателя от подробностей, а тот, кто знаком с медициной или физиологией, легко дорисует картину). Но, сравнивая эту фотографию с «посмертной маской» (читай дальше!) С. А. Есенина, замечаешь явное несоответствие в повреждении: судя, по маске, эта вмятина… какая-то «искусственная»! Ниже поясним.
